Персональная вселенная

Так называется книга, недавно встретившаяся мне. О ней скажу чуточку позже. Теперь — об очень ярком и значительном явлении в нашем музыкальном мире, Хоровом театре Бориса Певзнера. С творчеством маэстро я познакомилась давно. В 1980-е годы он удивлял своим Новосибирским камерным хором: критика отмечала великолепное профессиональное мастерство коллектива, виртуозное владение арсеналом вокально-хоровой техники, что позволяло исполнять сложные сочинения мировой классики, возрождать полузабытые или редко звучащие партитуры. Привлекала сама личность художественного руководителя, артиста высокой музыкальной культуры, волевого дирижера, наделенного разносторонним дарованием, покоряла его тщательная работа над избранным сочинением. Хор часто бывал первым исполнителем произведений, и если не соавтором, то серьезным советчиком, к голосу которого автор прислушивался. «Мы прошли несколько "кругов", изучая партитуры русской старинной музыки, сочинения Баха, Моцарта, и, кажется, всякий раз возвращаемся к композитору на новом уровне. Мне хотелось бы не столько расширить репертуар, сколько попытаться проникнуть в глубины баховской полифонии, суметь передать прелесть брамсовской лирики, моцартовского юмора, обрести строгую свиридовскую гордость... Весь наш труд постоянное преодоление преград» (из беседы с Б. Певзнером 1986 года). Мы говорили и о чувстве сцены для хора, раскрепощенности артистов, позволяющей театрализовать исполнение. Идея концерта в лицах зародилась у Маэстро еще в пору работы с Новосибирским хором. Правда, тогда это были довольно скупые сценические штрихи: выход на сцену под собственное пение, продуманность появления и смены солистов, перегруппировка хористов, характерные движения и жесты, выразительная певческая интонация, мимика, позволяющие артистам найти близкую дорогу к слушателю. Таким было исполнение «Сибирских песен» В. Калистратова. Потом дирижер обратился к старинной игровой традиции кводлибета, исполняя сочинения Баха, Ланге; заказал композитору Г. Гобернику «Gross Quodli-bet» — партитуру на основе которой и возник новый жанр музыкального представления — «Концерт в лицах». Сейчас, когда прошло много лет, когда за плечами дирижера — Хоровая капелла Грузии, преподавание в Тбилисской консерватории, любимые публикой абонементы «Музыкальные меридианы» (музыка Италии, Испании, России, Грузии, Америки), масштабный проект «Созвездие созвучий» (три столетия камерной вокально-ансамблевой музыки), фестиваль «Ты, Моцарт, Бог...», «Сатиры» Шостаковича и многое другое — изучен и накоплен громадный репертуар, получивший реализацию в концертном исполнительстве и в аудиозаписи. Перед глазами — стопка компакт-дисков Хорового театра с той музыкой, которую и не упомню, чтобы кто-то исполнял: Иоганнес Брамс — «Песни любви», «Новые песни любви», «Цыганские песни», «Рапсодия для альта и мужского хора»; Роберт Шуман — «Испанские песни»; «Песнопения Пресвятой Девы Марии», концерты в лицах «Сентиментальный салон»; «Днесь Мусикия»... У нас как-то исторически не сложилась исполнительская традиция камерно-вокального музицирования. Может быть, жизнь не требовала возникновения малых музыкальных коллективов экстра-класса, существовало то, что было привычно: крепкий репертуар и устоявшаяся концертно-государственная жизнь. Россия славилась мощными хорами, великолепными голосами солистов, оперных певцов. Но камерных хоров было мало, вокальных ансамблей и вовсе. А вот интерес Бориса Певзнера сосредоточился именно на камерно-ансамблевом исполнении с солистами-виртуозами, где каждый исполнитель — индивидуальность, неповторимая творческая личность. Долгий и упорный труд позволил создать ансамбль-театр нового типа, состоящий из превосходных вокалистов, которые одновременно еще и лицедеи. Для подобного типа ансамбля не существовало репертуара, и главными задачами на протяжении почти 20-летней художественной жизни Театра стали поиск и исполнение новой музыки, «а ее можно найти и во вполне, казалось бы, изученном классическом наследии», — пояснял Борис Певзнер. Одним из ярких примеров может служить уникальная премьера прошедшего сезона: всем известный цикл Франца Шуберта «Прекрасная мельничиха» был представлен в традиционном для Московского хорового театра, но непривычном для этого сочинения жанре — «Концерте в лицах». Теперь о произведении Михаила Броннера «Долгое возвращение» (сюжеты и сцены из жизни еврейского местечка), исполненном в Московском международном Доме музыки. Не вдаваясь в подробности, поделюсь лишь некоторыми мыслями. Публика в тот вечер присутствовала на музыкально-театральном действе, которое поражает не хитросплетением музыкальной ткани, не особенными изысками сценических приемов, эпатирующих ситуаций. Нет, на сцене все до предела просто. Происходящее покоряет до глубины души мудрой простотой жизни, умением наслаждаться и радоваться малому: леденцу и яблочку с ярмарки, баранке с дырочкой, маргариткам на лугу, веселиться и плясать, когда есть настроение и сердце не может не петь. (Правда, кто-то из персонажей ворчит и не понимает, зачем петь песню, если в ней слов нет, а все только и знай повторяют «трай-ди-ридиром». Но ребе объясняет, что не всегда нужны слова, в мире и так много глупостей.) Как хороши мимолетные минуты детского счастья, светлой печали и тихой радости; как сильна безудержная стихия всепоглощающей и всепобеждающей любви; как красив музыкальный «наряд» персонажей. Сюжета в привычном смысле слова нет. Как в быстро мелькающих кадрах кино на сцене меняются «картинки»: трагичные и радостные, горестные и веселые, сердитые и добрые. Вроде бы связи между ними нет, но они — совсем как наша суетная жизнь, которая, как известно, «есть театр, а все мы актеры в ней». Кажущаяся незначительность отдельной «картинки» — мнимая. За ней стоят смысл и круговорот жизни, определенные свыше. Всякий персонаж, хоть он и очень мал, всего лишь частичка микрокосмоса (какова придумка Белы Бартока в его цикле с таким же названием!), он уникален и в общем соединении образует неповторимое целое. Рассказать о книге, название которой я с позволения автора, художника Светланы Богатырь, предложила в заглавие статьи, очень сложно. Не все в ней легко и понятно. Но мне показалось близким определение Персональная Вселенная в применении к тому, что я видела и слышала на премьере «Долгого возвращения». В книге написано: «Персональная Вселенная — это невидимая часть каждого человеческого существа... объект "нефизический", он другой природы. Он состоит из мыслеобразов, между которыми нет границ, которые всегда — единое целое». И через много-много страниц: «У каждого — своя партия в общем хоре». Еще очень важный постулат: «Музыка — самый глубинный язык души. В музыке интеллект лишь помогает душе совершить звучащую исповедь». Музыка спектакля — не обработки популярных песен и танцев; это авторская музыка на народные тексты. Это некий изысканный обобщенный образ времени, места и действия, какие-то солнечно-симфонические протуберанцы в самых накаленных эпизодах, или виртуозное кружевное сплетение полифонических мелодий; современное прочтение прошлого. Вокальная часть спектакля звучит на идиш, но как здорово придумано, что перед каждой «картинкой» разыгрываются сценки с текстом на русском языке, и дальше слушаешь музыку, и все понятно. Жизнь небогатого еврейского местечка традиционна. Но вот огромная беда — пожар, гибель родного дома, боль утраты, взывание к Богу: «Господи, я Тебе на дудочке играю, услышь меня! Бог всемогущий, почему Ты не слышишь? Услышь мою дудочку! Ты всюду, Господи». (Вспомним рассказ Владимира Горовица, как в одночасье рухнуло не только благосостояние всей семьи, но даже его любимый рояль вышвырнули из окна.) И тут же — незатейливые и даже чуточку грубоватые танцульки, любовные ухаживания, родительский гнев, нежнейшая колыбельная... Исполнительский состав действа невелик. Это певцы — они же «лица», но не закрепленные за одним персонажем, а играющие разные роли. Голос хора — тоже «лицо» концерта, оно трансформируется, то показывая хороший хоровой театр звука, театр интонации, то разлетаясь на отдельные группы, каждый раз другие, необходимые по ходу действия. Затем — его величество рояль, сначала одиноко стоящий на сцене во всей парадной черно-фраковой красе и вроде бы обещающий классическую версию концерта. Таково первоначальное безмолвное «лицо» рояля. Затем выходит пианист и «загружает» инструмент сложнейшей «оркестровой партитурой». И тот вмиг преображается, становясь чем-то вроде гигантского дилижанса, везущего в неизвестность всю актерскую «компанию» с ее разношерстным и нехитрым скарбом. Почти как у поэта: «Тащитесь, траурные дроги, актеры, правьте ремесло!» Эпизодически звучит грустно-жалобный кларнет — поющее, играющее и театрально-действующее «лицо». Дважды появляется мальчик лет десяти с голосом ангельской красоты, персонаж несколько отстраненный, символизирующий чистоту и вечность мира. И, конечно, дирижер, пожалуй, самый важный персонаж с несколькими «лицами». На сцене за дирижерским пультом он, главный распорядитель, задает темп движения, регулирует интонационную окраску. Участвуя в самом действии, соединяет сцену и зрительный зал, актеров и публику, обращается к ней, поясняя и комментируя. Но есть у дирижера и особые составляющие: это его руки-актеры-«лица». Ах, какие они умные, волевые, руки хозяина всей музыкально-сценической эпопеи! Правда, порой они выполняют и прозаические дела, когда нужно перевернуть нотную страничку пианисту, похлопать кого-то по плечу, надеть шляпу ребе... Руки — это второе, а может даже первое «лицо» дирижера. Не могу не вспомнить портрет Сергея Васильевича Рахманинова, написанный художником Борисом Шаляпиным. Портрет находится в Доме-музее Ф.И. Шаляпина, и экскурсоводы, показывая картину посетителям, называют ее «портретом с тремя лицами»: две выразительные руки композитора покоятся на подлокотниках кресла, образуя с лицом Сергея Васильевича некий загадочный треугольник... Возвращаясь к премьере, скажем, что здесь рояль и пианист — «лица-герои» одинаковой важности. Давнее сотрудничество художественного руководителя и пианиста — Елены Гречниковой, обладающей большим сольным репертуаром и, в то же время блестяще владеющей спецификой вокала, позволяют появиться такому уникальному творческому результату. Наконец, еще одно очень важное «лицо» — Михаил Броннер, автор опер, балетов, инструментальных концертов, музыки для кино и театра. Его произведения звучат в разных странах мира, записаны на пластинках и компакт-дисках. Михаила Броннера не было на сцене, он находился в зале, но его участие в исполнении ощущалось всеми. И это не удивительно, потому что сценическая эпопея «Долгое возвращение» была заказана композитору Хоровым театром, а процесс завершения опуса стал практически совместным. Мне рассказывали, что уже сейчас идет работа над новым произведением Броннера для Хорового театра. Пожелаем удачи такому содружеству. Так что же мы видели и слышали в камерном зале Дома музыки? Только ли трагедию маленького еврейского местечка? Вовсе нет. Это — действо для всех; это — театр и музыка для всех; это — про нас всех. И как разрывается сердце, когда мальчик в конце горестно поет, или шепчет, или едва слышно лепечет: «И где та улочка, и где тот домик? И где тот юноша, кем я мог бы стать? И где моя девушка — чтобы целовать ее под звездами?» Вот тут-то и замирает сердце от страха: неужели это конец? Неужели все так и кончится? Этот вопрос повисает в воздухе и ответ на него для каждого слушателя свой... Благодарные аплодисменты долго не смолкали в тот вечер в переполненном Камерном зале Дома музыки. Низкий поклон всем, кто придумал, создал, прочитал, сыграл, станцевал и спел эту «Книгу песен». Надеемся, что возвращение к ней не будет долгим, и мы сможем еще не раз побывать на необычайном «Концерте в лицах». Ирина МЕДВЕДЕВА